Дневник, 2005 год [январь-сентябрь] - Сергей Есин

К 7 часам начался новый тур кандидатов на премию Москвы, и я поехал на спектакль "Три высокие женщины" по пьесе Олби. О премии много думаю, хочется поступить как лучше, но, слава Богу, что на этот раз не придется в угоду нашей критической общественности, где главный заводила Боря Поюровский, давать всем хотя бы по маленькому кусочку. Ясно, что в области театра появятся одно-два имени и теперь надо, чтобы и в литературе появились такие же имена. Моя первая прикидка — Тиматков и Арутюнов, тем более что мы сами засадили весь наш московский писательский "огород" одними стариками — нужно дать премию и молодым, как некий аванс. В этих я уверен. Может быть, сюда приплюсую и Максима, в котором я тоже уверен.

Теперь о спектакле. Не очень люблю я зарубежную драматургию с её алгеброй смысла, но на этот раз получил большое удовольствие — давно не видел таких серьезных, до вздоха, до рыдания, работ и таких красивых женщин на сцене. Мне это было особенно интересно, потому что та новая пьеса, которую я задумал, уже ворочается во мне, и во внутреннем диалоге с другим автором, с действием на сцене, я как бы проворачиваю что-то своё.

Мотив не новый. Практически это история старой, очень старой, 92-летней женщины. Все это где-то близко по теме пьесам Уильямса, кстати и переводчик у них общий — Александр Чеботарев. С одной стороны, старуха, с другой — как бы особый персонаж, разделенный натрое, и каждая часть его персонифицирована в своем отдельном возрасте, может быть это три души каждого возраста.

Виртуозно играет Евгения Симонова, очень хорошо — ее дочь Зоя Кайдановская, да и третья, Вера Бабичева, тоже хороша, а главное, так прекрасны ее обнаженные плечи — прямо глаз оторвать невозможно.

Пришел домой, у телефона записка: звонил Рейн. Но он довольно часто звонит.

8 февраля, вторник. Я, с валидолом во рту, сразу же понял, о чем звонил всеведущий Женя: ночью скоропостижно скончалась Татьяна Бек. Мне об этом позвонил Сережа Арутюнов, ученик Тани.

Валидол в глотку — и на работу. Одно радио сообщило о возможном самоубийстве. Какое же самоубийство, когда весной у нее запланирована поездка в Мексику по линии института, кроме того, она должна ехать в Париж!.. Жизнь ее шла довольно удачно. Конечно, умерла кошка, скончался ее грузинский муж Зантария, но тем не менее, несмотря на это, она вся была поглощена своими учениками, литературой. Скорее всего инфаркт или инсульт. Есть и обоснования для ее внутреннего волнения: все-таки она вела сложную жизнь, находясь между лагерем либералов и своими друзьями, товарищами, хорошо к ней относящимися. Я помню, как она подписывала письмо 42-х — то письмо, которое (сейчас это уже ясно) не стало достижением либеральной интеллигенции. Помню также, как она попросила вынуть свою фамилию из моего предвыборного постера, и это, конечно, не свидетельствовало о её чутье: Олег Табаков — умница — не вынул; Рейн не вынул, Тихонов не вынул, а Таня, которая не была такой крупной фигурой в культуре, как они, вынула, испытывая определенное давление пен-клубовского стада. Думаю, что эта двойственность терзала ее душу. Что же касается прямой причины — она сломала ногу, мог возникнуть тромб, а Женя Рейн, который все знает, сказал мне, что она еще немного пила…

Но история на этом не кончается. На моих глазах развернулся крупнейший литературный скандал. Я сам заметил несколько преувеличенное внимание к факту смерти Татьяны Бек сначала Евгения Рейна, а потом и Сергея Чупринина. Утром ко мне в кабинет, где уже сидели Е.Сидоров и Л.Колпаков, внезапно зашел Рейн, и мы сразу договорились, что он напишет в "Литературную газету" некролог, а он предложил собрать утренние поэтические семинары в 23-й аудитории, что-то вроде траурного митинга. Там появился Чупринин. Я не обратил внимания, что из его с Бек семинара — а Татьяна много возилась со своими студентами, и они, вероятно, были в курсе последних событий, — так вот, из ее семинара были только две девушки. Я открыл это небольшое собрание, зал был, как никогда, полон. Прощай, Танечка, я помню нашу с тобой поездку по городам России еще в начале перестройки, помню разговоры на берегу, прощай, прощай. Буду вспоминать только хорошо. До встречи. Потом выступил Рейн, очень ненадолго. После мне рассказали, что на кафедре вдруг возник очень острый разговор между Рейном и Чуприниным. Чупринин был не только опечален, что естественно, смертью Татьяны, но и чем-то напуган. Тут же возник слух, что Татьяна покончила самоубийством, об этом будто бы было сказано по "Эху Москвы".

Не успел я спуститься к себе в приемную, как раздался звонок. Наташа Дардыкина из "Московского комсомольца", как всегда функционально, быстро, неделикатно: "Сергей, скажи мне правду о смерти Татьяны Бек". Я жестко ответил, что самоубийства быть не могло, я в это категорически не верю. Правда, я уже знал, что брат Татьяны настоял на вскрытии, и оно уже идет в морге Боткинской больницы.

Вскоре было еще несколько звонков. Выяснилось, что последние дни Татьяна жила под телефонным гнетом Жени Рейна и Сережи Чупринина — об этом очень точно говорила Виктория Шохина, которая была дружна с 55-летней Татьяной и постоянно разговаривала с ней — все по поводу ее отношения к гипотетическим переводам Рейна произведений Туркмен-баши. Татьяна написала об этом в "Независимой газете". ТЕКСТ. Будто бы Рейн позволял себе непристойные выражения. "Мягкий" Сережа Чупринин вел себя по-другому, но суть его заявлений, если исключить лексику, напоминала мой разговор с его предшественником на посту главного редактора. Я об это несколько раз писал. Не хочу подробностей, но был еще рассказ о каком-то мате в редакции "Знамени" в адрес Натальи Ивановой. К вечеру "Литгазета" взяла обратно свою просьбу Рейну написать статью о Бек.

Еще звонок, и шелестящий голос Сергея Михалкова. В четверг он собирает исполком. Я понимаю: кому-то все неймется, что-то джентльмены делят. Могу только догадываться, что все крутится вокруг денег, зарплат, престижа. Михалков, в частности, рассказал, что после его требования созвать исполком четверо его замов — Ларионов, Сорокин, Мухамадиев, Ниязи — написали ему письмо, что по уставу он на этот созыв не имеет права. Зря, конечно, Михалков это делает, но если человек, в свое время спасший организацию от разгрома, хочет, почему же не собраться и не посоветоваться.

Вечером звонил и Арсений, который не звонил мне домой уже лет двадцать пять. Я разговор оборвал, сказав, что готов все выслушать публично, при всех.

9 февраля, среда. Никогда не думал, что два этих события — смерть Т.А.Бек и вчерашний звонок Михалкова так меня взвинтят и разволнуют. Судьба выбивает не только русскую литературу, но и кафедру творчества Литинститута. Я уже устал прощаться. Печальный список: Е.Винокуров, Ю.Левитанский, Л.Ошанин, Е.Долматовский, В.Цыбин, С.Иванов, В.Сидоров, Ю.Кузнецов, теперь вот Таня Бек. Вчера показали ее живой по телевидению. Голубые глаза, просвечивающие на свету сережки…